Гарь - Страница 21

Аввакум придирчиво огляделся. Однако не узрел небрежения в соблюдении храма: всё чисто вымыто и проёрто, горели, как положено и сколько надо, хорошие свечи. Протопоп шумно выдохнул, освобождая грудь от запертого в ней волнения, поднял глаза на храмовую икону.

Богоматерь смотрела на него с тихим вопрошением: в чуть приподнятых бровях и в складке между ними таились извечная грусть и внимание к просьбе души предстоящего. Аввакум опустился на колени.

— Преясная Приснодева, Мати Христа Бога, принеси молитву Сыну Твоему и Богу нашему, да спасет Тобою души наши! — волнуясь и унимая густоту баса, начал протопоп кондак Богородице и припал лбом к полу. — Всё упование моё на Тя возлагаю, Мати Бо-жия, сохрани мя под кровом Твоим! — и снова об пол. — Богородице Дево, не презри мене, грешного, требующа Твоея помощи и Твоего заступления, на Тя бо упова душа моя, и помилуй мя!

Рядом поп Сила натужно гнул шею, блестя густонамасленной рыжей гривой, и с пугающей неистовостью долбил пол вспотевшим лбом.

— От всяких бед свободи нас, да зовём Ти: радуйся, Невесто Не-невестная!

Припал грудью к полу в последнем поклоне Аввакум да так и лежал с благостным умилением в радостно бьющемся сердце. Рядом так же распластался поп Сила и, скосив жёлтый глаз, сторожил протопопа. Едва Аввакум шевельнулся, он тут же подхватился, и они разом поднялись на ноги.

— Службы полные без меня правил ли? — рокотнул Аввакум.

Старше Аввакума годами поп и раньше завидовал ему и не любил за учёность, а теперь и того злее — поди-ка ты, протопоп! Потому и поглядывал косо. И на вопрос ответил без почтения:

— Аль без тебя вера окончилась? Вчорось и без тебя, как надо, святому Апполинарию служили. А ныне заутреню Борису и Глебу. И здря ты, Авваку мушка…

— Протопоп я!

— Вот и говорю — здря, протопоп, Ивана отлучашь. Он не хужей другого всякова. Тады ужо всех гони в заштат аль куды там. Негожа так резво начинать, назад прибёгши. Ты пооглядись-ко сперва, по-прислушивайся, что как и где. Ведь давненечко тя не было, а водицы с тех пор мно-ого утекло.

— Воде Бог велел во всякую пору течь. И течёт исправно! — спокойным голосом, но твёрдо ответил Аввакум. — Поди-ка, отче, принеси служебник.

Сила озабоченно подвигал бровями и пошёл в алтарь через боковой вход. Аввакум развернулся к народу, который всё подходил и подходил, пока он молился, и теперь заполнил церковь. Нарочно долго молчал протопоп, всматривался в их лица. Он знал их всех: венчал, лечил больных, причащал и исповедовал, хоронил близких и отпевал, за многих давал поруки. Всего и не упомнишь. Бывало, вместо повитухи принимал детишек, крестил. И вот они же — мужики и бабы, науськанные расхристанными попами, укатывали его как вражину, как когда-то их отцы — пришедших сюда польских злодеев. Теперь овцы его пасомые, виноватясь перед ним за содеянную шкоду, глядели на пастыря разноцветьем карих, васильковых, черносмородиновых глаз, ослезнённых покаянной слезой, будто росой небесной омытые. А когда Аввакум воздел руки, они вразнобой, но дружно, со вздохами и всхлипами — прости нас, батюшко! — поверглись на колени.

— Бог простит, милые! — растроганно взирая на падший перед ним народ, заговорил Аввакум. — И вы меня, ради Света нашего, прощайте… Помолимся всем стадом Христовым на умиротворение враждующих, на умножение любви к ближним… Владыко Человеколюбие, Царю веков и Подателю благих, разрушивший вражды средостения и мир подавший роду человеческому, даруй и ныне мир рабам Твоим, вкорени в них страх Твой и друг ко другу любовь утверди. Угаси всяку распрю, отыми вся разногласия соблазны, яко Ты еси мир наш и Тебе славу возсылаем! Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно, и во веки веков. Аминь!.. Восстаньте, возлюбленные, Господь с вами.

Тихо, будто скрадывая, подошёл поп Сила со служебником. Аввакум взял книгу, осмотрел и разнял на четыре части. Каждую показал отдельно.

— Зрите на сие непотребство! — помолчал, наблюдая. — Впредь такому не быть! Святую книгу на части драть яко тело святое и в четыре гласа одновременно честь государь великий воспретил и патриарх наш новый Никон. Токмо единогласное чтение угодно Господу — ясное и вразумительное, — а не глумливое бухтенье нечленораздельное, яко в пьяном сборище содомном. За ослушание — кара царская и отлучение от лона церкви христианской попов и дьяконов и псаломщиков, ссылка и казнение. Тому отныне бысть!

Народ слушал прилежно, при малом шевелении, будто наскучил-ся без проповедей Аввакумовых. Поп Иван, тот никак не говорил с ними. Псалтырь учебную едва разбирал по складам, а чтобы свое из сердца пастырского исторгнуть — куда там! Вот в загулах, в хмельном мороке безобразном был зело красноречив — через букву сквернословил да блудил похабщиной. А поп Сила-Силантий был другим. И с чарочкой любился и языком острил, но, постоянно завистью мучимый, плутовал во всём безбожно. В отсутствие Аввакума самолично утвердился в старшинстве над соборной церковью и другими приходами, надеясь быть возведённым в протопопы. Как он тут духовно окормлял паству, взбунтованную им против тогда ещё попа Аввакума, протопоп пока не прознал, но был уверен — худо Для народа, а не своего рота. Иначе куда подевались подати, сборы многие — венечные, крестильные, погребные, всякие? В казну патриаршего приказа за всё время и копеечки не притекло. Слямзил, вот куда подевались денежки. А это опять Аввакумову уму забота, как возместить потери, чтоб и людишек не взбунтовать, и самому не стоять распялену на приказном подворье на правеже немилосердном. Стаивал разок, не приведись никому такое. Лупили по ногам, по икрам без жалости, аж голенища сапог кровью полнились, раскисли и при ходьбе чавкали по-лягушьи.